– Одри, надеюсь, он… не обращается с тобой жестоко? – осторожно спросила она. Все-таки, ее дочь – взрослая женщина, по крайней мере, считает себя таковой, и не следует совать нос в их отношения с Ричардом. Кроме того, Мейбл побаивалась вникать в слишком интимные подробности их взаимоотношений.
– Жестоко? – Казалось, Одри несколько мгновений пробовала вопрос на вкус, потом задумчиво ответила: – Нет, нисколько. Конечно, не считая того, что он слишком придирался к моему последнему сочинению и, критикуя, не стеснялся в выражениях.
Мейбл оставалось только гадать: то ли ее страхи беспочвенны, то ли Одри поняла ее совершенно неправильно, и от всей души надеяться, что верно первое. Она принялась убирать со стола.
– Мам, давай я помою посуду, – предложила Одри.
Ричард спустился вскоре после того, как часы пробили восемь. Одри тут же предложила отправиться втроем в местный паб и выпить по стаканчику, но Мейбл поспешно отказалась, сославшись на дела. Интуиция подсказывала ей, что Одри, возможно, и рада пригласить мать, но вряд ли Ричард разделяет чувства своей возлюбленной. Правда, он ничем не выдавал недовольства перспективой присутствия третьего лица, но это свидетельствует лишь о том, что мистер Барраклоу хорошо умеет скрывать свои мысли. Даже слишком хорошо, с тревогой думала Мейбл, продолжая отбиваться от уговоров дочери.
Настойчивости Одри Мейбл нашла два объяснения, но не знала, какое ближе к истине. Или этой парочке недостает остроты чувств, которая, в представлении Мейбл, должна быть свойственна влюбленным, или же их отношения настолько устоялись, что Одри и Ричард больше не испытывают потребности как можно чаще оставаться наедине. Кроме того, Одри восприняла проживание в отдельных комнатах как должное. У Мейбл неожиданно разболелась голова, и женщина потерла виски.
– Вам нехорошо?
Мейбл оглянулась и встретила сочувственный взгляд Ричарда.
– Ничего страшного, просто легкое недомогание.
– Тогда вам следует пойти с нами. Свежий воздух будет вам на пользу.
– Спасибо, я… я устала. Пожалуй, лучше пораньше лягу спать.
Одри побежала наверх за пальто. По какой-то необъяснимой причине к глазам Мейбл подступили слезы. Наверное, все дело в шоке и эмоциональном напряжении, решила она.
А еще я не привыкла чувствовать себя хрупкой и ранимой, слышать участие в голосе мужчины. Как бы то ни было, наверняка мне все это просто почудилось. Действительно, с какой стати Ричарду Барраклоу обо мне заботиться? Похоже, я превращаюсь в одну из тех дурочек, которые, боясь приближающейся старости, тешат себя фантазиями и начинают видеть в каждом встречном чуть ли не поклонника. Какая гадость! – мысленно содрогнулась Мейбл.
К тому времени, когда Одри и Ричард вернулись, Мейбл уже больше часа как легла. Она слышала, как они поднимаются по лестнице, как остановились в нескольких футах от ее двери. Ричард негромко сказал:
– Может быть, тебе следует заглянуть к матери? Она…
Мейбл затаилась под одеялом. Но, к ее величайшему облегчению, Одри, не дав другу договорить, возразила:
– Господи, зачем? Мама терпеть не может, когда вокруг нее суетятся, особенно если она неважно себя чувствует. К тому же она наверняка уже спит. Спокойной ночи, Ричард.
Последовала пауза, в течение которой Мейбл старалась мысленно не представлять себе, как ее дочь и Ричард сплетаются в страстном объятии, целуя друг друга. Страстное или нет, но объятие оказалось очень недолгим. Едва Мейбл успела зажмуриться, чтобы прогнать непрошеное видение – сильные руки Ричарда обвивают гибкую девичью фигурку, великолепно очерченные чувственные мужские губы впиваются в губы Одри, – как хлопнула дверь в комнату Ричарда, и звук легких шагов Одри стих в конце коридора.
Теперь Мейбл могла спать, но сон не шел. Почти всю ночь она проворочалась в постели. Едва сомкнув веки, Мейбл тут же начинала напряженно вслушиваться в тишину, пытаясь различить предательский скрип половицы или дверных петель.
Господи, что я делаю? – со слезами на глазах спрашивала себя Мейбл. Разумеется, она хотела бы уберечь дочь от страданий, но при чем тут образы, лихорадочно проносящиеся перед ее мысленным взором? Она, которая никогда не жаждала иметь любовника, вдруг к собственному стыду поймала себя на том, что томится по ласкам мужчины, и не какого-то абстрактного мужчины, а любовника собственной дочери!
Мейбл, совершенно измученная, заснула лишь перед рассветом и, как и следовало ожидать, проспала. Ее разбудил стук в дверь – по-видимому, Одри пришла узнать, почему мать до сих пор не появилась. Мейбл нехотя открыла глаза и сонно буркнула:
– Входи.
Дверь открылась, но на пороге стояла не Одри, а Ричард.
– Надеюсь, я вас не разбудил, – извиняющимся тоном проговорил он, – вот, принес вам чай.
В первый момент Мейбл от неожиданности потеряла дар речи. Ричард был одет в джинсы и свежую рубашку, несколько верхних пуговиц которой были расстегнуты. Волосы его влажно поблескивали. Когда он подошел ближе, Мейбл уловила слабый аромат мыла.
Ричард поставил чашку с чаем на столик возле кровати и озабоченно спросил:
– Как ваша голова?
Мейбл недоуменно заморгала. При чем тут голова? Ни одна мигрень не сравнится с тем, что вытворяет сейчас ее сердце. Оно билось так громко и суматошно, что Мейбл машинально положила руку на грудь поверх ночной рубашки, словно это могло успокоить сердцебиение.
– П-прошла.
Боже правый, что происходит? Она не привыкла, чтобы мужчина являлся по утрам к ней в спальню, приносил чай, интересовался здоровьем… Тем более такой интересный мужчина.